Гильдия "Эдельвейс"

Как ни странно, а поутру Николай Бабин чувствовал себя превосходно.
Нигде не болело, не ломило, не дергало. И ничего, что случилось с ним
ночью, хоть убей, не помнил. А ночью происходили события даже для
близких ему людей страшные.
Два года назад, сбрасывая с крыши снег, он оступился и с этой крыши
слетел. Слетел неудачно. Сломал руку и получил легкое сотрясение мозга.
Как раз с этого-то времени все и началось. Может, от падения, а может,
так судьбой было предписано, а превратился машинист маневрового
тепловоза Николай Бабин в лунатика. Правда, лунатиком не таким, чтобы
там по карнизам лазить, по чердакам, нет. Лунатиком он был тихим, что
никак не соответствовало его крепкой высокорослой фигуре. Даже странно -
такой большой дядя и такой тихий лунатик. Вообще-то Бабин любил порядок,
организованность и дисциплину. К этому приучил его отец, который тоже
был машинистом, к этому приучила работа на тепловозе.
Начиналось все так. Часам к двенадцати, к часу, когда сон уводил его в
свои закутки, Николай громко и очень отчетливо говорил, как говорил,
когда начинал работу: "Ну, начали". И начинал маневрировать. Выпрастывал
из-под одеяла ноги, поудобнее усаживался, толкая жену и выглядывая за
спинку кровати, маневрировал. Причем, маневрировал здорово - и за себя,
и за диспетчера.
— Шестьдесят пятый, Бабин! - это диспетчер.
— Слушаю, шестьдесят пятый! - это Бабин.
— На седьмой путь контейнеры! - это опять диспетчер.
— Понял. На седьмой путь контейнеры, - говорил он в кулак.
Радиосвязь была четкой. Николай улыбался и ехал на седьмой путь,
облокотившись на ту же кроватную спинку, из-за которой выглядывал. Потом
диспетчер командовал ехать по двадцать первому пути на контейнерную
базу, и Бабин ехал на контейнерную. Ехал, отвечал на команды,
возвращался, опять ехал. В общем, каждую ночь от отрабатывал очень
аккуратно часа по два, два с половиной. После маневров — под одеяло и
спокойненько досыпал остаток ночи. А утром — как стеклышко. Причем,
когда Николай приходил с настоящей ночной смены и ложился отдыхать днем,
ничего подобного с ним не случалось. Поэтому жена, так и не привыкшая к
ночным выходкам мужа, решила, что он лунатик. Она боялась, что
когда-нибудь случится авария, и во время маневрирования всегда сидела
рядышком с мужем, словно помощник машиниста. Но муж работал безаварийно.
А она все боялась. При авариях же обычно в окошко выпрыгивают. Утром
жена со слезами рассказывала Николаю о его работе. Тот не верил и
кипятился:
— Да не может быть! Надь, ведь я же должен помнить-то! Хоть кусочек. Я
же не помню, Надь!
Надежда в ответ плакала и упрашивала Николая сходить к врачу. Николай не
шел.
— Чего ради? Засмеют ведь. Меня же перед работой всегда проверяют.
Заметили бы, наверное.
— Ты же там не спишь! Как ты этого не поймешь?!
— Все, — говорил Николай и уходил на работу. Как-то после особенно
изнурительной ночи жена не выдержала. Проводив Николая в день, она пошла
к свекрови и все ей рассказала. О всех своих двухгодичных
железнодорожных курсах. Свекровь, конечно, разволновалась.
— Ну что же ты, Надя, а? Раньше надо было. Эк затянулась болезнь-то.
Подумать только. Эх вы, чучелы огородные.
— Я поначалу думала, что пройдет. А потом — стыдно ведь, мам.
Разговор шел на кухне, где сосед свекрови, некто Анатолий Пуков, чинил
водопроводный кран. Когда женщины закончили разговор, условившись, что
уговорят "лунатика" сходить к психиатру, Пуков громко усмехнулся:
— К психиатру хотите, значит? Валяйте. Только запрячут Колюху месяцев на
шесть и справочку выдадут потом, махонькую такую справочку со словом
"псих". И не видеть тебе, Надюшенька, денежек, которые мужик тебе носит.
Шиш.
Он показал шиш. Женщины, конечно, испугались и задумались.
— Вот что, — заговорщицки прошептал Анатолий и сунул свою тощую
конопатую физиономию меж голов испуганных женщин. Обеих же приобнял. — У
нас в армии тоже лунатик был. Тот, все по казарме шарахался. Стукнется
лбом о стенку и в обратную сторону поворачивает. Чутья у него никакого
не было. Все время то с синяком, то с шишкой ходил. Бился — страсть как.
Но у нас старшина был. Невзоров. Мастак — на все пять. Он и вылечил.
Лунатиков, оказывается, испугом лечить надо. Только напугать надо
вовремя. Если его на крыше пугнешь или на проволоке, они, бывает, ходят
по проволоке-то, тогда, считай, хана. Упадет вдребезги. Надо момент
выждать.
— Ты уж, Анатолий, давай покороче. Он ведь нам сын да муж вон ее, —
свекровь показала на Надежду. Надежда кивнула и объяснила:
— Он по проволоке не ходит. Он на кровати сидит. Спокойный.
— Вот это и надо. Так я и не дорассказал. Невзоров выждал момент и вылил
на лунатика ведро. Тот проснулся — и все. Больше лунатить не стал.
Позаикался, правда, месяца три — и все. Зато человек.
— Где же нам Невзорова-то твоего взять? — забеспокоилась свекровь.
— Зачем он? — Пуков, казалось, обиделся. — Это же просто. Как
синхрофазотрон. Я уже сам шестерых вылечил.
Женщины, услышав умное слово, приумолкли.
— Тазик есть? — спросил Пуков.
— Эмалированный или...
— Цинковый, простой, — перебил "лекарь".
— Есть. Только он не чистый. Я полы из него мою.
— Плевать, — сказал Пуков. — И молоток приготовь.
Тут встряла свекровь.
— Ты что удумал? Анатолий, смотри, — грозно предупредила она.
— Во сколько приходить? — как в больнице, строгим голосом спросил
Анатолий.
— Часов в двенадцать. Я как занавески раздвину, ты и заходи. Дверь
открою.
— Ладно. Но чем позже — тем дороже, — поставил условие "лекарь" и скоро
ушел.
Когда Надежда возвратилась от свекрови, Николай был дома и смотрел
телевизор. Жена села рядом. Показывали про летчиков. Комментатор в конце
сказал очень, красивую фразу: "Тот, кто хоть раз ощутил полет,
обязательно захочет еще и еще раз ощутить это чувство".
Николай вспомнил крышу, вспомнил полет, чувство этого полета и почему-то
разозлился и выключил телевизор.
—Захочет, не захочет. Полет! —бубнил он. —Еще раз. На-кася, — он
протянул в сторону телевизора кукиш.
Надежда, следившая за мужем, тихо порадовалась:
"Это даже к лучшему, что вспомнил, уложить бы теперь пораньше."
Легли как обычно. И, как обычно, к двенадцати, Николай произнес: "Ну,
начали! "
Надежда раздвинула занавески и зажгла свечу. Вошел Пуков. Он недолго
постоял на пороге и, когда глаза привыкли к полутьме, тихо скомандовал:

— Инструмент.
Надежда вручила ему оцинкованный тазик и молоток. Лекарь, крадучись,
подошел к машинисту, у которого работа только-только начиналась. Поднял
над головой лунатика таз и, размахнувшись, треснул по нему молотком.
Николай встрепенулся, завертел головой, остановил взгляд на Пукове и с
криком: "Куда в кабину лезешь?! " - блызнул лекаря в лоб.
Анатолий Пуков упал и с хорошей скоростью заскользил к серванту. Если
комната была бы, например, как кинотеатр, Пуков, надо думать, ехал бы
через весь кинотеатр. Но сервант погасил скорость лекаря, и он
остановился. Малиновым звоном отозвался хрусталь, и глухо шлепнулась
какая-то керамическая посудина. А оглушенный машинист упорно и зло
допрашивал диспетчера:
- Диспетчер! Что случилось? Сход, что ли? Диспетчер, але, сход что ли?
Диспетчер! – крикнул он.
Диспетчер не отвечал. Николай подул в кулак, радиосвязь не работала. Он
тяжело вздохнул и устремил свой мутный-мутный взор на ополоумевшую жену.
Тихо спросил:
- Сход, что ли, а, Надь? – Он уже почти проснулся.
У жены сами по себе потекли слезы.
- Нет схода, Коля, - всхлипывая, сказала она, - все вагоны на месте.
Видишь, состав стоит.
Николай оглядел комнату, но кроме стонущего Пукова никакого состава не
заметил.
- А этот что здесь? Что ты здесь, мормышка обсосанная?
- Ничего, - Пуков встал и, потирая виски, сел за стол у окошка. Надежда
включила свет и загасила свечку.
- Ну, язви тя! Никто еще так не реагировал. Скольких уже вылечил, а
этот. Тьфу! "В кабину не лезь",- передразнил он машиниста. – Нужен мне
твой тепловоз, как попу гармошка, понял?! В кабину, видишь ли, к нему
полезли,- он обиженно взмахнул руками. - Чего у тебя брать-то там?
Колесо запасное?
- Не положено посторонним, - профессионально ответствовал Николай,
словно и впрямь сидел в кабине своего тепловоза. – По инструкции не
положено. Все, - отрезал он.
Пуков выбежал из кабины, простите, из квартиры, громко хлопнув дверью.
Николай достал из холодильника бутылку молока и, не отрываясь, выпил.
Потом закурил, сел за стол и спросил:
- Чего это он?
- Тебя, дурака полуношного, лечил. Хватит. Сколько можно
маневрировать-то. Два года уж. - Она заплакала взахлеб.
Николай сел рядом с женой, обнял и стал ласково успокаивать.
Эту ночь спали спокойно. Может, лечение помогло. А, может, на станции
вагонов не было или обеденный перерыв. Во всяком случае, давно так
спокойно не спали. Очень давно.

Виктор Корсуков
С конкурса "Правдивого и веселого рассказа"
http://www.litkonkurs.ru/index.php?dr=1